Благодаря усилиям моих товарищей всё произошедшее со мной 31 января было описано, причём, своевременно и быстро. Спасибо! И всё-таки хотелось бы уточнить некоторые детали и расставить свои акценты.
27 декабря ушедшего года я уже был околпачен «судьёй» Коптеловым и приставом Крохиной: пять суток за неуплату штрафа по митингу 15 сентября на пл. Свободы. Об этом я уже писал. Разумеется, предвиделся новый заход Крохиной, ибо прошедшую операцию «эшники» должны были считать успешной.
Крохина снова заявилась в четверг, теперь на час раньше, около 11-ти утра. Школьный охранник с завхозом зашли ко мне на урок, чтобы вызвать к директору. Растерянные лица говорили лучше слов. «Ну вот, меня арестовывать пришли!» - повторил я вслед за булгаковскими героями. Дети взорвались восторгом
Крохина сидела на том же месте, только двое невыразительных ментов обновили пейзаж. Директор был в смятении и бешенстве, его тоже вытащили с урока.
На этот раз я запасся телефоном и сразу позвонил друзьям. Теперь поддержка в суде мне была обеспечена. Крохиной я отвечал язвительно, насколько получалось. В ответ на какую-то её бредятину (типа, не мне ей объяснять её права и обязанности, обязанностей у неё, мол, передо мной нет) я наконец-то вспомнил про диктофон. Хороший приём! Крохина зашипела, что это незаконно, но приумолкла надолго, и далее держала себя весьма осторожно.
Директору наша перепалка очень не понравилась. Просто «послать» Крохину – в учительскую, например, или в мой кабинет - он себе позволить не может.
Я отказывался подписывать, протокол, пока это «должностное лицо» не выдаст мне копии (в прошлый раз она меня с этим надула). Вызвали понятых – учителей. Крохина потом перед ними извинялась, что оторвала от дел, – пришлось извиняться! – они помалкивали. С понятыми и я подписал, получив свою копию. Что за бред она там написала – не помню, подпись, с её слов, означала лишь согласие с моими объяснениями (в её интерпретации: протокол по 20.2 есть, я о нём знал).
Идти в суд я отказался. Товарищи давно объяснили мне, что должно быть постановление судьи о насильственном приводе.
Нет, ну если вам нравится своими ногами ходить к Коптелову или Лехких за гарантированно безумным наказанием – добро пожаловать! В этот раз я отказался. Крохина поорала слегка, потом села писать новую бумагу. Она назвала её «определением» и зачитала: она направляет материалы в суд немедленно. Я говорю: «Я не материал, я человек!» Менты потащили меня, приподняв со стула. Директор что-то закричал, и я решил, что понимания публики здесь НЕ будет. Пошёл собирать вещи в свой кабинет. Собрался. Потом уже в камере долго представлял, как можно было бы удрать. Ей-богу, стоило; но в школе я чувствовал себя, по-прежнему, учителем.
Менты проводили меня до выхода, недалеко от крыльца стояла машина. На этот раз ментовская, без Фили.
Ну, тут я перестал быть учителем! И сказал, что никуда с ними не пойду – ничего вразумительного в ответ. Со мной обошлись, как с обычным пьяницей: схватили сзади за шиворот и потащили волоком по асфальту (ноги у меня привычно отказались идти). Запихнули в машину: в зад, весьма грубо, бросив на пол. И поехали.
О свидетелях никто не подумал. Меня никто не снимал, кажется, а менты не озаботились. Это потом у них в деле «свидетели» появились – липовые, конечно. От имени одного из этих серых героев – полицаев, я имею ввиду – был написан потом красивым женским почерком рапорт. Между прочим, там сказано, что я провоцировал наших честных ментов, а прохожие выражали возмущение моим поведением! Какая богатая фантазия у Филимонова! Ну, и действовали полицаи-де очень корректно: несли меня под руки.
Кому сочувствовали редкие прохожие, вы понимаете. Почему менты не могут обойтись без лжи, бог их знает.
Мне непрерывно звонили, я рассказывал, и все сообщения о случившемся основаны на моих словах.
Зачем-то постояли на Речном вокзале. Наконец, приехали к Коптелову на Рождественскую. Я кое-что припомнил, и, когда открылась дверь машины, попросил ментов представиться. Полицаи онемели. Притащили меня в суд, там я встал на ноги, атмосфера требовала обоюдного соблюдения приличий. Записал номера жетонов. Коптелов тормозил.
Тут пожаловала Даша Гладских со своими московскими друзьями, Олей и Павлом – это было самое радостное явление на протяжении всего дня! Теперь у меня были свидетели для проказника Коптелова, да и ментов с Крохиной потроллить можно было: они резко сбавили тон и отошли на второй план. В дверном проёме мелькнул знакомый затылок. «Филимонов!» - окрикнул я, затылок обернулся, и Филя одарил меня ласковым взором. Он покидал место сражения.
Обзванивала всех знакомых Аня Кузнецова; она, верно, поставила всё НГД на уши, а вот адвокаты как-то не появились. Потом и Серж примчался в качестве гражданского защитника, но было уже поздно.
Коптеловское шоу начиналось вполне благопристойно, зрителей впустили, хотя пристав готов был выгнать всех. Я не мог не влепить Коптелову отвод сразу же: предыдущая его выходка 27 декабря того стоила. Тогда он впаял мне пять суток, не пригласив меня даже в зал суда. Теперь мой отвод произвёл впечатление: в его бегающих глазках появилось беспокойство. Он поинтересовался, что такое «ЦПЭ»! Пришлось объяснить, как зовут его хозяев.
Далее мы вышли из зала, ибо Коптелову потребовалось «удалиться в совещательную комнату» для написания определения на мой отвод. Определение мне вскорости вручили в канцелярии, а ещё минут через десять – без всякого возобновления судебного процесса – готовое постановление.
Признаю победу Коптелова! Известно же правило – никогда не садиться играть с шулерами. Я б и не играл, будь у меня выбор.
Но ту у я на всю канцелярию стал прославлять справедливость нашей юстиции! Мент написал потом в рапорте, что я поносил всю судебную систему – а разве она того не стоит? Но я и крикнул всего-то пару раз, что Коптелов – красавчик, что Коптелов – лапочка, что я люблю его! Коптелов за стеной канцелярии не отзывался.
Серж настоял, чтобы мы продолжали процесс. Я подал Коптелову ходатайство: надо ознакомиться с материалами дела. Он сидел в зале один, я вошёл без приглашения. Коптелов молча жал кнопку вызова, ничего не отвечая на мои слова. Наверное, он ждал, что я кинусь его душить. Впоследствие я представлял себе эту картину: нет, посиневший высунувшийся язык Коптелова мне не нравился. Я против насилия в политической борьбе.
Пришёл пристав, но Коптелов боялся говорить. Не сразу понял служивый его знаки и догадался выпроводить меня из зала.
А в коридоре меня давно уже ждали менты. Один из них, наконец, представился – по требованию Сержа – и выдавил пару связных предложений. Прапорщик Татанов – или старший прапорщик? – предложил мне проследовать в ОП-5, где меня ждёт дознаватель. Будут-таки мне сутки в спецухе! Ай-да молодцы! Коптелов впаял тридцатку штрафа, а тут ещё и сутки оформят! Шампунь и кондиционер в одном флаконе! Есть версия, что автор этого чудного рецепта – всё тот же Филимонов.
В ОП я пришёл сам. Мент опять соврал: никакой дознаватель меня не ждал, битый час, если не больше, я торчал возле аквариума, но уже за закрытыми дверями. Никому я тут был не нужен.
Наконец, повели меня в кабинет дознавателя – та же камера, только со стульями.
В ОП-5, между прочим, сделали ремонт. Вони пока нет, свет в туалете появился, и толчок новый, почти чистый. Даже ёршик есть! В камерах всё так же, только отопление прибавилось. В «моём» кабинете было просто душно.
Протокол составляла милая девушка, капитанша. Наташа по имени, а вот фамилия «Боровая» какая-то, противная. Написал ей длиннющее пояснение (время ареста идёт). Расписался в протоколе, что ознакомлен с правами. Где, спрашиваю, имена свидетелей? Там пустые графы - Будут, говорит.- Тогда и подпишу. – Хорошо. - И ушла.
Менты составили протокол задержания. Родион любезно проставил время: 14:30 – доставление в ОП, 13-00 – реальное задержание. Чтобы в случае ареста мне лишнего не сидеть. Спасибо.
Сижу, жду дознавателя с протоколом. Мечтаю прочесть рапорт и показания свидетелей. Вещи мои при мне, телефон тоже. Передачки пришли, подкрепился. Спасибо! Жду и наших, потому как «винтилово» на Свободе в 18-00 ожидалось. Кого-то из алкоголиков заблаговременно отправляют домой, на весь ОП один задержанный остался, да я.
Ну, а обо мне менты будто забыли. Шаров звонит, рассказывает, как дела на свободе. Нет винтилова. Хорошо, и один посижу
…Вообще, я изобразил себя тут куда более суровым и правильным, чем дело было. И психовал, и неуверенность била иногда через край. Ну, опыт выручил, товарищи поддержали…
Приносят рапорт полицая. Шедевр! долго сочиняли. Самые пикантные детали этого опуса я вам уже пересказал. Выписываю фамилии свидетелей. Является и протокол, всё ещё не готовый. Там вписан, наконец, один свидетель. Причём, в рапорте он назван «Уколин», а в протоколе «Уюлкин». Помалкиваю в тряпочку, фиксирую. Отправляю протокол обратно, за второй фамилией. Время идёт. Вежливо замечаю дежурному, что три часа прошли. «Сейчас-сейчас, лишнего держать не будем!». Сейчас длится ещё час и долее. У меня были резоны не бушевать. Со Свободы новости разные, но никого не винтят.
Наконец, приходит Родион и сияет. Он уговорил начальство отпустить меня под расписку - явиться в суд по первому вызову. Я не против, хоть адвоката найду. Родион уверяет, что дело очень сомнительно, в суде, наверное, развалится.
Отпускают. Копии протокола по 19.3 так и не дают: Родион не знает, где протокол, а капитанши и след простыл. Время 20:00. Ну, чует кошка, чьё мясо съела. Пускай остаётся с не подписанным протоколом. Есть мнение, что таковой годится только на растопку, а я уж без копии обойдусь.
Звоню маме и директору. Главное, ночевать буду дома, и завтра – на работу.
Всё-таки, свобода – высшая ценность.
01.02.13
Илья Мясковский
