Завершён допрос подсудимого, отклонены ходатайства Романова и Губина, прокурор в погоне за бумажками, чтение речи.
Двадцать второй день судебного заседания открылся допросом Ильи Романова, но это был уже, скорее эпилог. Подсудимый рассказал о появлении так называемого интервью несуществующему донецкому радио. 7 декабря 2012г. он освободился из колонии, был встречен гражданином Белостенным, не раз навещавшим его на зоне, и с ним вместе отправился куда-то в Макеевку или Донецк, пригородом которого она является. Приехали товарищи, отметили освобождение. А следующим утром явился старый знакомый Шевченко, с которым Романов давно уже не пересекался, и записал с ним беседу в присутствии Чепего, показания которого были переданы суду вчера в письменном виде, однако не не оглашались и приобщены к делу. Кто и каким образом вёл аудиозапись, Романов не помнит, ибо был пьян. Возможно, не все заметили и поняли его иронию в «Диалогах»? Она там присутствует. Никакой договорённости о публикации записи не было, Романов предполагал, что эта беседа не выйдет за рамки близкого круга их знакомых, Донецкой области – по крайней мере. И уж никакого отношения к РФ запись не имеет.
Вопросов к подсудимому было немного. Судьи показали, что умеют слушать, а вчерашний рассказ Ильи был, по сути, исчерпывающим. Вопросы прокурора были вялыми, он искал лишь каких-то подтверждений версии следствия («Можно ли сказать, что компоненты для своих опытов Вы покупали в торговой сети Н.Новгорода?» - «Да, можно».) Правда, он сразу подметил одно противоречие в рассказе Романова: на первом допросе в ФСБ относительно «интервью» он выразился неосторожно, не понимая, что «шьют» ему оправдание терроризма, и следователь записал в протокол, будто Романов понимал, что ведётся аудиозапись для реального радио. Пришлось Илье свои первоначальные показания сегодня корректировать.
Запомнился ещё один момент:
Прокурор: С какой целью Вы показывали свои опыты свидетелям Семушину и Абрамову?
Подсудимый: Мне казалось, что каждому человеку это интересно J
Аплодирую в этом месте Илье Романову: он действительно заразил всех присутствовавших своей страстью к химии, и в этот месяц каждому в суде стала ясна разница между диперекисью и триперекисью ацетона, а также различие между взрывным горением и детонацией. Только прокурор Езерский не мог, по-прежнему, правильно обозвать марганцовку: у него опять получался «пермангат калия» вместо «перманганата»!
К чему эта деталь? Лицо подсудимого во время рассказа оживилось, заиграло улыбкой – человек был счастлив оказаться в центре внимания. Я вполне допускаю, что пиротехнические фокусы он демонстрировал из любви к химии и желания развлечь собеседника. Какой мог бы получиться министр образования и культуры!
Затем судейская коллегия вынесла определение, отвергнув разом целый ряд ходатайств Романова и Губина, заявленных ещё вчера. Была в них и процессуальная казуистика подсудимого, «излишняя склонность к детализации» которого оборачивается порою упорством в процессе, достойным уважения. Было и требование исключить всякие ссылки на украинский приговор по «террористическому» делу 2002 г. Было интересное замечание о свидетеле Косте Абрамове: этот диггер находился на учёте психиатра и, следовательно, не мог быть допрошен без присутствия врача.
Прокуратура и тут подсуетилась: вчера было ходатайство об исключении показаний Абрамова из дела, а сегодня Езерский представил справку из психбольницы №2. Оказалось, что свидетель действительно лечился стационарно в 2010г. с диагнозом «шизофрения». Однако с тех пор больше к врачам не обращался, значит, для суда годится. И суд с этим согласился: дескать, вёл себя Константин на допросе адекватно. Замечание Ильи Романова, что шизофрения, вообще-то, не лечится, было оставлено без внимания. Правда, прокурору пришлось ещё подсуетиться: он представил лишь справку, а адвокат Евгений Губин заметил, что без изначального запроса эта бумажка-ответ смысла не имеет (все доказательства должны быть представлены в установленном законом порядке). «Сколько Вам надо времени на это?» – спросили судьи. «Два-три часа», - попросил Езерский. «Двадцать минут, Вы хотите сказать?» - заметили столичные светила. Объявили обеденный перерыв, и Езерский потратил его на составление нужных бумажек от лица прокуратуры и ФСБ, что, впрочем, никак не отразилось на объёмах его округлой фигуры.
Сегодня был прокурорский день. Бумажки были предъявлены, показания Абрамова оставлены в деле, так же, как и Светланы Волковой, несмотря на ходатайства подсудимого и защитника, указывавших на явный оговор. И с каким смаком цитировал эти показания в своей речи по открытии прений прокурор Езерский! Какими красками расцвечивал каждый фальшивый тезис, каждый пункт, вплоть до полного бреда! Если бы я не был на заседании, где выступала Света, я несомненно поверил бы в обвинения против Романова. Пришлось призвать на помощь всё своё воображение, чтобы вспомнить, как бегло вела свой рассказ Волкова 17 июня: все перлы, цитированные прокурором сегодня, - о намерении Романова создать молодёжную террористическую организацию, о его подрывных лекциях-рецептах (взять таблетки гидропирита, добавить электролит из автомобильного аккумулятора, выделившуюся взвесь собрать и пр.) - она не вспоминала, а подтверждала лишь в результате настойчивых подсказок обвинителя. Получается, важен не только сам факт твоего сотрудничества с «органами» - ты подписал, не глядя, предложенные ими бумаги; существенно и то, какую именно ложь ты подписал. Детали имеют значение! «Показания» Светы Волковой стали краеугольным камнем обвинения.
Правда, я не мог понять упоение Езерского. Видели же все вчера в суде, каким образом работала ФСБ со свидетелями, как вымогала у Андрея Семушина эти липовые показания. Любому нормальному человеку ясна цена «свидетельств» Светланы Волковой, и прокурору – в первую очередь. Но речь его существует как бы отдельно от объективной реальности, и даже от той картины, которая была представлена в суде. В заседании мы слышали, что Волкова мямлила, лепетала и ничего не помнила, как уходил от всех ответов Типаков, якобы подтвердивший, по мнению прокурора, общую картину преступления, видели обвинительную тендециозность не всегда вменяемых экспертов – но достаточно будет Езерскому сказать, что обстоятельства преступления "восстановлены достоверно и правдиво", причём придать в этом месте своему голосу интонацию искренности, и получит он свою шоколадку?! Уже более десяти лет наблюдаем мы в путинской России эту картину: должностному лицу лгать можно, где угодно и что угодно, публично и торжественно, лишь бы - решительно и твёрдо. Что ж, прокурор Езерский урок усвоил.
В целом, речь его походила на сказку о Колобке - думал, дескать, подсудимый: «Я от бабушки ушёл, я от дедушки ушёл», но бдительные органы его поймали. Предполагался и соответствующий интеллектуальный уровень аудитории. Лишь иногда интонации подводили диктора: радовался он при словах об ущербе, который намеревался анархист Романов обществу причинить и который сам себе доставил. Не ущерб, конечно, вдохновлял Езерского, а близившийся конец предложения, да та складность, с которой, ему казалось, фраза была составлена. Пожелаем ему приговора не менее складного, но короткого – после падения кровавого путинского режима.
Некоторые слушатели в процессе этой речи чуть было не уснули, а продолжение её предстоит ещё огласить завтра. И теперь я понимаю, за что платят судьям недурственное жалованье. Впрочем, я готов за меньшую сумму заменить их тела в заседании приличествующими чучелами – Езерскому для прослушивания и огородное пугало сгодится.
Двадцать второй день судебного заседания открылся допросом Ильи Романова, но это был уже, скорее эпилог. Подсудимый рассказал о появлении так называемого интервью несуществующему донецкому радио. 7 декабря 2012г. он освободился из колонии, был встречен гражданином Белостенным, не раз навещавшим его на зоне, и с ним вместе отправился куда-то в Макеевку или Донецк, пригородом которого она является. Приехали товарищи, отметили освобождение. А следующим утром явился старый знакомый Шевченко, с которым Романов давно уже не пересекался, и записал с ним беседу в присутствии Чепего, показания которого были переданы суду вчера в письменном виде, однако не не оглашались и приобщены к делу. Кто и каким образом вёл аудиозапись, Романов не помнит, ибо был пьян. Возможно, не все заметили и поняли его иронию в «Диалогах»? Она там присутствует. Никакой договорённости о публикации записи не было, Романов предполагал, что эта беседа не выйдет за рамки близкого круга их знакомых, Донецкой области – по крайней мере. И уж никакого отношения к РФ запись не имеет.
Вопросов к подсудимому было немного. Судьи показали, что умеют слушать, а вчерашний рассказ Ильи был, по сути, исчерпывающим. Вопросы прокурора были вялыми, он искал лишь каких-то подтверждений версии следствия («Можно ли сказать, что компоненты для своих опытов Вы покупали в торговой сети Н.Новгорода?» - «Да, можно».) Правда, он сразу подметил одно противоречие в рассказе Романова: на первом допросе в ФСБ относительно «интервью» он выразился неосторожно, не понимая, что «шьют» ему оправдание терроризма, и следователь записал в протокол, будто Романов понимал, что ведётся аудиозапись для реального радио. Пришлось Илье свои первоначальные показания сегодня корректировать.
Запомнился ещё один момент:
Прокурор: С какой целью Вы показывали свои опыты свидетелям Семушину и Абрамову?
Подсудимый: Мне казалось, что каждому человеку это интересно J
Аплодирую в этом месте Илье Романову: он действительно заразил всех присутствовавших своей страстью к химии, и в этот месяц каждому в суде стала ясна разница между диперекисью и триперекисью ацетона, а также различие между взрывным горением и детонацией. Только прокурор Езерский не мог, по-прежнему, правильно обозвать марганцовку: у него опять получался «пермангат калия» вместо «перманганата»!
К чему эта деталь? Лицо подсудимого во время рассказа оживилось, заиграло улыбкой – человек был счастлив оказаться в центре внимания. Я вполне допускаю, что пиротехнические фокусы он демонстрировал из любви к химии и желания развлечь собеседника. Какой мог бы получиться министр образования и культуры!
Затем судейская коллегия вынесла определение, отвергнув разом целый ряд ходатайств Романова и Губина, заявленных ещё вчера. Была в них и процессуальная казуистика подсудимого, «излишняя склонность к детализации» которого оборачивается порою упорством в процессе, достойным уважения. Было и требование исключить всякие ссылки на украинский приговор по «террористическому» делу 2002 г. Было интересное замечание о свидетеле Косте Абрамове: этот диггер находился на учёте психиатра и, следовательно, не мог быть допрошен без присутствия врача.
Прокуратура и тут подсуетилась: вчера было ходатайство об исключении показаний Абрамова из дела, а сегодня Езерский представил справку из психбольницы №2. Оказалось, что свидетель действительно лечился стационарно в 2010г. с диагнозом «шизофрения». Однако с тех пор больше к врачам не обращался, значит, для суда годится. И суд с этим согласился: дескать, вёл себя Константин на допросе адекватно. Замечание Ильи Романова, что шизофрения, вообще-то, не лечится, было оставлено без внимания. Правда, прокурору пришлось ещё подсуетиться: он представил лишь справку, а адвокат Евгений Губин заметил, что без изначального запроса эта бумажка-ответ смысла не имеет (все доказательства должны быть представлены в установленном законом порядке). «Сколько Вам надо времени на это?» – спросили судьи. «Два-три часа», - попросил Езерский. «Двадцать минут, Вы хотите сказать?» - заметили столичные светила. Объявили обеденный перерыв, и Езерский потратил его на составление нужных бумажек от лица прокуратуры и ФСБ, что, впрочем, никак не отразилось на объёмах его округлой фигуры.
Сегодня был прокурорский день. Бумажки были предъявлены, показания Абрамова оставлены в деле, так же, как и Светланы Волковой, несмотря на ходатайства подсудимого и защитника, указывавших на явный оговор. И с каким смаком цитировал эти показания в своей речи по открытии прений прокурор Езерский! Какими красками расцвечивал каждый фальшивый тезис, каждый пункт, вплоть до полного бреда! Если бы я не был на заседании, где выступала Света, я несомненно поверил бы в обвинения против Романова. Пришлось призвать на помощь всё своё воображение, чтобы вспомнить, как бегло вела свой рассказ Волкова 17 июня: все перлы, цитированные прокурором сегодня, - о намерении Романова создать молодёжную террористическую организацию, о его подрывных лекциях-рецептах (взять таблетки гидропирита, добавить электролит из автомобильного аккумулятора, выделившуюся взвесь собрать и пр.) - она не вспоминала, а подтверждала лишь в результате настойчивых подсказок обвинителя. Получается, важен не только сам факт твоего сотрудничества с «органами» - ты подписал, не глядя, предложенные ими бумаги; существенно и то, какую именно ложь ты подписал. Детали имеют значение! «Показания» Светы Волковой стали краеугольным камнем обвинения.
Правда, я не мог понять упоение Езерского. Видели же все вчера в суде, каким образом работала ФСБ со свидетелями, как вымогала у Андрея Семушина эти липовые показания. Любому нормальному человеку ясна цена «свидетельств» Светланы Волковой, и прокурору – в первую очередь. Но речь его существует как бы отдельно от объективной реальности, и даже от той картины, которая была представлена в суде. В заседании мы слышали, что Волкова мямлила, лепетала и ничего не помнила, как уходил от всех ответов Типаков, якобы подтвердивший, по мнению прокурора, общую картину преступления, видели обвинительную тендециозность не всегда вменяемых экспертов – но достаточно будет Езерскому сказать, что обстоятельства преступления "восстановлены достоверно и правдиво", причём придать в этом месте своему голосу интонацию искренности, и получит он свою шоколадку?! Уже более десяти лет наблюдаем мы в путинской России эту картину: должностному лицу лгать можно, где угодно и что угодно, публично и торжественно, лишь бы - решительно и твёрдо. Что ж, прокурор Езерский урок усвоил.
В целом, речь его походила на сказку о Колобке - думал, дескать, подсудимый: «Я от бабушки ушёл, я от дедушки ушёл», но бдительные органы его поймали. Предполагался и соответствующий интеллектуальный уровень аудитории. Лишь иногда интонации подводили диктора: радовался он при словах об ущербе, который намеревался анархист Романов обществу причинить и который сам себе доставил. Не ущерб, конечно, вдохновлял Езерского, а близившийся конец предложения, да та складность, с которой, ему казалось, фраза была составлена. Пожелаем ему приговора не менее складного, но короткого – после падения кровавого путинского режима.
Некоторые слушатели в процессе этой речи чуть было не уснули, а продолжение её предстоит ещё огласить завтра. И теперь я понимаю, за что платят судьям недурственное жалованье. Впрочем, я готов за меньшую сумму заменить их тела в заседании приличествующими чучелами – Езерскому для прослушивания и огородное пугало сгодится.
Илья Мясковский
